Источник: L!FE.ru
Если бы в начале ХХ века сыну старого русского генерала — коменданта Кронштадта — Ивану Беляеву сообщили бы, что он станет знаменит как этнограф и просветитель, а военной славой покроет себя в Латинской Америке, он едва ли сумел бы воспринять серьёзно такой прогноз.
Однако история плетёт иной раз совершенно невообразимые кружева. Один из наиболее ярких представителей русской белой эмиграции — артиллерист, географ, этнограф, лингвист, преподаватель, правозащитник и, наконец, начальник генерального штаба Республики Парагвай, Иван Тимофеевич Беляев.
Когда падают царства
Иван Тимофеевич Беляев в молодости
В 1875 году в Петербурге в семье гвардейского офицера Тимофея Беляева родился мальчик, названный Иваном. Мать умерла всего через несколько дней. Отец пропадал на службе, воспитывали его родственники, отношения с мачехой не заладились, и в целом детство будущего героя сложно назвать счастливым. Иван рос книжным мальчиком, благо, в усадьбе, где он провёл юные годы, была отличная библиотека. Вскоре Беляев-младший пошёл по стопам отца и попал в кадетский корпус. Военному делу он учился упорно, однако уже тогда выявилась настоящая страсть, которая сыграет огромную роль в его жизни — география. Молодой человек далеко выходил за пределы учебной программы.
Жизнь Беляева до 1910-х годов была полна обычных для молодого человека треволнений. Однако в 1914-м Беляева и всю страну бросает в бурю Первой мировой.
Он служил в артиллерии, и вскоре выяснились его качества энтузиаста-пушкаря. Прошёл тяжёлые сражения за Польшу, был ранен в Карпатах. В 1916 году во время Брусиловского прорыва Беляев служит в тяжёлой артиллерии, и его часть носится по всему фронту — после каждой попытки прорыва орудия перебрасываются на новое место. Эта мешанина маневров, атак и контратак обрывается в 1917 году известием о революции в Петрограде.
Армия и страна погружались в хаос. Фронт разваливается. Беляеву удавалось довольно долго сохранять свои батареи боеспособными, однако поделать с общим развалом фронта он ничего не мог. Жёсткие «старорежимные» убеждения быстро толкнули Беляева в ряды Белого движения. Беляев служил в Добровольческой армии, составлявшей, пожалуй, наиболее упорную и решительную часть белых сил. С белогвардейцами Беляев прошёл через все перипетии Гражданской войны, но, как известно, для них этот конфликт успехом не увенчался. Беляев, как и многие другие, оказывается в эмиграции. Здесь оборвались многие яркие биографии. Однако для Ивана Тимофеевича, как оказалось, бури мировой и гражданской войн — только прелюдия к по-настоящему извилистым поворотам судьбы.
За океаном
Беляев в Парагвае
Уже в 1923 году Беляев попадает в Буэнос-Айрес. В Аргентине он быстро подтянул и так неплохой испанский, сам преподавал иностранные языки. Благодаря хорошему образованию, изгнанник мог даже выбирать работу: от должности на китобойном судне, например, он отказался — почти роскошь для эмигрантов, часто вынужденных хвататься за всё подряд. В Аргентине у Беляева созрела необычная идея: создать самостоятельную развитую русскую колонию. В Аргентине этот замысел не нашёл особой поддержки, и Беляев обратил внимание на соседний Парагвай.
Парагвай был государством бедным, тихим, глухим — и нуждающимся в специалистах. Профессионалов на любой вкус в белой эмиграции хватало, и Беляев получил осторожное одобрение своих концепций в Асунсьоне.
Иван Тимофеевич тут же принялся через эмигрантскую прессу созывать в страну людей для создания «русского культурного ядра». В воспоминаниях Беляев писал, что своей патриархальностью Асунсьон напоминал ему небольшие русские губернские города. Энтузиазм Беляева вскоре привлек в Парагвай сотни людей — главным образом технических специалистов. Сам же Иван Тимофеевич в это время занимался новым делом: географическими исследованиями.
На северо-западе Парагвая на границе с Боливией лежит область Чако. Даже сейчас — это редко населённый край непроходимых лесов, а в начале ХХ века Чако — одна из последних неведомых земель на карте мира площадью с пол-Франции. Граница с Боливией определена не была, представления о том, что находится в этом районе и что за племена там живут, оставались туманными. Это-то белое пятно и предстояло закрасить Беляеву. Работу курировало военное министерство Парагвая.
Индейцы Чако
С собой Беляев взял кроме парагвайцев и индейцев своих старых знакомых из России. Через несколько лет русские будут чувствовать себя в Чако как дома, но пока этот совершенно первобытный край подавлял и пугал. «Сельва давит на психику, заставляет думать, что нет никакого другого мира, кроме этого, и никаких других цветов, кроме зелёного. Даже небо кажется нам зелёным!» — писал Александр фон Экштейн, один из учёных.
Экспедиции сопровождались всеми теми событиями, о которых любопытно вспоминать, но в которых невесело участвовать. Один из исследователей, например, рассказывал, как на ночь повесив гамак чуть поодаль от товарищей, наутро обнаружил вокруг него следы ягуара. Почему хищник так и не напал, осталось неизвестным.
В другой раз путешественники заночевали на пути у стаи гигантских муравьёв, которых пришлось останавливать, пустив навстречу огонь. В третий раз Беляев лично подстрелил из маузера змею, готовившуюся напасть на его товарища. Одна из подобных историй выглядела даже комично: отряд Беляева нашёл в дупле дикий мёд. Один из исследователей буквально объелся сладким… и заляпал бороду. На склеившуюся растительность на лице со всей округи слетались пчелы, злополучный этнограф с трудом дотерпел до ближайшего озерка, куда с наслаждением прыгнул.
Цель Беляева была вполне прагматичной. Чако непрерывно картографировали, с местными индейцами завязывали отношения, причём далеко не все из них проявляли дружелюбие. В сельве встречались и каннибалы. Впрочем, чаще всего Беляеву, благодаря искреннему расположению к местным, удавалось наладить контакт. Индейцы получали обычный набор из зеркал, бус и металлических изделий (а сердцеед Экштейн сделал одной туземной принцессе царский подарок — противомоскитную сетку!), а взамен доставляли сведения о районе.
Беляев за время странствий и скитаний — 13 экспедиций за 7 лет — составил словари местных языков, записывал мифы — индейцы обладали вполне полноценной поэзией. К тому же русско-парагвайская экспедиция описала Чако с точки зрения климата, флоры, фауны… часто плутать приходилось долго, а как-то раз, вернувшись к парагвайцам, Беляев с удивлением прочёл в газете, что в сельве уже нашли его хладные останки. Однако вскоре ему пришлось отвлечься от исследований.
Реванш за Первую мировую
Боливийский отряд в Чако
Беляеву не выпало возможности провести 30-е годы в мирных трудах и этнографических штудиях. Парагвай имел серьёзные трения с соседней Боливией. Боливийцы имели двоякий интерес: их интересовал выход к морю через бассейны рек Парагвай и Ла-Плата, а кроме того, камнем преткновения неожиданно стал тот самый глухой район Чако, который Беляев так упорно исследовал.
Возникли правдоподобные предположения о том, что в Чако можно добывать нефть. Граница между Боливией и Парагваем в этих местах по-прежнему не была проведена из-за слабой изученности края, что боливийцы и использовали в качестве предлога для вторжения, которое началось в 1932 году. Амбиции политиков поддерживала компания «Стандард ойл»: успех сулил прибыль от перспективных разработок.
Боливия долго и тщательно готовилась к войне и опиралась на полное превосходство в силах. По запасам вооружения Боливия превосходила Парагвай в разы, могла выставить втрое больше самолётов и готовилась использовать танки, которых у Парагвая не было вовсе. Наконец, помощь Боливии оказывали немецкие военные специалисты во главе с генерал-майором Кундтом, который возглавил боливийские силы. В команде из 120 офицеров находился среди прочих знаменитый нацист Эрнст Рем в чине подполковника боливийской армии. Так что Боливия находилась в отличной форме, и Парагвай, казалось бы, не имел шансов на успех.
Парагвайцы, однако, о сдаче не помышляли. Русская община, разумеется, тоже не осталась в стороне, и бывшие белогвардейцы вновь облачились в мундиры. В общей сложности парагвайцы могли рассчитывать на 86 славянских офицеров. Князь Туманов подробно объяснял мотивы изгнанников, пошедших на службу, казалось бы, в чужой стране:
«Парагвай — одна из немногих, если не единственная страна, где нет и не было «русских беженцев». Здесь были и есть русские. Эта маленькая и бедная страна нас приняла с самого начала так, как принимает представителей любой страны, и никогда не отводила нам свои задворки. Русская колония уже много лет живет здесь так, как, наверное, она жила бы у себя на родине: русские доктора здесь лечат, а не играют на гитарах в ресторанах, русские профессора читают лекции, а не натирают полы. Здесь, в Парагвае, никто из русских не слышит упрёков в том, что он ест парагвайский хлеб. Его не допекают никакими паспортами, никто не неволит делаться парагвайцем. Русские глубоко привязались к этой маленькой и бедной стране и её народу».
Русские эмигранты в Парагвае
Парагвай выставил в буквальном смысле босоногую армию: многие мобилизованные крестьяне ходили даже без сапог и ботинок. Зато артиллерийское прошлое Беляева помогло определить приоритеты: вместо дорогостоящей бронетехники парагвайцы в изобилии закупили лёгкие миномёты, маневренное и очень эффективное средство войны в сумраке южноамериканского леса.
Боливийцы ворвались в Чако и осадили парагвайские форты, однако после первых успехов наступление заглохло. Кундт пытался воевать по-европейски, регулярными методами, что было крайне трудным делом в заболоченной сельве. Парагвайцы использовали полупартизанскую тактику, опираясь на отдельные небольшие опорные пункты.
Беляев вскоре возглавил Генеральный штаб страны, армией командовал полковник Хосе Эстигаррибиа, русские офицеры же оказались разбросаны по самым разным должностям, они и командовали частями в поле, и садились за штурвалы немногочисленных парагвайских самолётов, и служили по инженерной части.
Свою роль сыграла и полная поддержка индейцев: довоенные экспедиции Беляева сделали их решительными союзниками Парагвая. Коренных жителей использовали как разведчиков и проводников, что было немаловажно в крае, где почти никто из воюющих не знал местность как следует.
Война шла в безумно сложных условиях: жаркий климат затруднял все боевые действия, в лесу легко было наткнуться на змею, наконец, воюющие страшно страдали от жажды. Зачастую темп операции задавали инженерные части, проделывавшие просеки, а главное — копавшие колодцы. Ну, а отрезанная от источников воды часть могла попросту сдаться в плен в полном составе после того, как фляги показывали дно.
Быстро выяснилось, что тактика, знание местности и искусное маневрирование дают гораздо больше, чем грубая сила. Парагвайцы раз за разом переигрывали своих противников. Даже боливийские танки не помогли своим: на жаре лишённые вентиляции «Виккерсы» разогревались до того, что экипажи бросали свои машины даже без воздействия противника. Кундт решил поправить дело генеральным наступлением и обрушился на форт Нанава, пытаясь одним ударом вырваться к реке Парагвай и перерезать коммуникации парагвайской армии.
Война Чако. Парагвайские минометчики
Однако, как выяснилось, Беляев успел подумать о такой возможности ещё во время научных экспедиций, поэтому боливийцев ждали во всеоружии. В январе 1933 года Кундт начал великий поход силами могучей по местным меркам шеститысячной армии под прикрытием бомбардировщиков. Однако наступление шло на укрепления — пусть даже из дерева и земли — в незнакомой сельве, усеянной минами, под огнём диверсионных отрядов из засад и миномётов. В дьявольском лабиринте, приготовленном для боливийцев, их наступление стремительно захлебнулось.
Кундт укладывал своих людей в лобовых атаках буквально тысячами, но успеха добиться не сумел. Парагвайцы дождались краха усилий противника, и сами перешли в наступление. Шёл сезон дождей, но парагвайцы упорно двигались вперед, охватывая боливийские войска, углубившиеся в незнакомый дикий край. К декабрю 1933 года они завершили окружение боливийских сил. В результате побоища под Нанавой и этого «котла» немецкий генерал получил отставку, но делу это мало помогло. Парагвайцы вошли уже на территорию самой Боливии. Эти победы дорого дались бедному и малолюдному Парагваю, но у лидеров Боливии окончательно пропало желание воевать.
По итогам мирной конференции Парагвай получил большую часть спорного района. Нефти в достойном упоминания количестве в Чако, правда, так и не нашли. Погоня за миражом чёрного золота стоила Боливии более 60 тысяч жизней (по другим данным, 89 тысяч), погибли также около 40 тысяч парагвайцев.
Впрочем, русским эмигрантам не в чем было себя упрекнуть. Беляев и его товарищи сражались настолько хорошо, насколько это было возможно. Семеро из 80 волонтеров погибли, причём казачий офицер Василий Серебряков расстался с жизнью, идя на пулемёт в «психическую атаку» в духе Гражданской войны. В каком-то смысле для русских офицеров схватки в сельве стали возможностью переиграть события Первой мировой. Все они, конечно, прекрасно знали о руководящих вторжением немецких командирах и с удовольствием использовали такую возможность дать оплеуху недавнему противнику.
Команданте Беляев
Беляев (второй слева) и его парагвайские сослуживцы
После войны Беляев продолжил попытки устроить в Парагвае русскую колонию. Местные власти были заинтересованы в прибытии поселенцев и готовы помогать чем возможно. Однако результатом этих усилий стал переезд за океан только нескольких сот человек. Парагвай — страна бедная, и новоприбывшим часто могли дать для обустройства на новом месте только мачете. С другой стороны, эмигранты, осевшие в Европе, уже прожили на новом месте больше десяти лет и не горели желанием круто менять жизнь ещё раз. Однако Беляев не потерял страсти к жизни. Последние свои годы он посвятил индейцам, с которыми так удачно сошёлся до Чакской войны.
В 1936 году Иван Тимофеевич встаёт во главе Национального патроната по делам индейцев. Лучшего специалиста по их жизни, языку и обычаям в стране, конечно, было не найти. На новом посту Беляев разработал документ, известный как Декларация прав индейцев — список рекомендаций по постепенному включению обитателей сельвы в общий ход жизни Парагвая. Вопросы владения землей, ликвидация неграмотности, правозащита.
В 1938 году при его участии прошло и вовсе необычное мероприятие: открытие индейского театра. Сам Беляев писал либретто, в качестве режиссера выступил парагвайский артист, а актёрами стали несколько десятков индейцев. Доходы от выступлений этого театра обратили на строительство индейской колонии и школы, где Беляев работал одним из преподавателей. Беляев умер в 1957 году, когда ему было уже за 80. В церемонии прощания участвовали первые лица страны во главе с президентом Альфредо Стресснером (сослуживцем Беляева по войне в Чако), вся русская диаспора… и несколько тысяч индейцев — они шли за гробом и пели «Отче наш».
Вторую Родину Беляева трудно упрекнуть в неблагодарности. Политика не вмешивалась в отношения России и Парагвая, и, хотя русская община Парагвая живёт тихо и скромно, она вписалась в местную историю и даже топонимику: в Асунсьоне есть улицы имени Команданте Беляева, России, а также сослуживцев Ивана Тимофеевича по экспедициям и войне: Касьянова, Саласкина, Бутлерова, а на западе страны до сих пор можно посетить городок Фортин-Серебряков, названный в честь комбата, убитого при Бокероне. Заброшенные на край света, эти люди не затерялись, не угасли в тишине и безвестности, а оставили яркий след в истории приютившей их страны.
Евгений Норин